День Героев Отечества (День Георгиевских кавалеров). Юные кавалеры трех звезд Смышляев евгений васильевич полный кавалер ордена славы

«Юные кавалеры трех звезд». Так озаглавлен материал в «Московском комсомольце», посвященный тем юным героям Великой Отечественной, которые в свои 17-19 лет они уже были награждены орденом Славы всех трех степеней. Среди них и живущий сегодня в Слободском 88-летний Евгений Васильевич Смышляев. «МК» опубликовал историю героя, которую мы частично процитируем:

«Начну с поговорки: «Ствол длинный, жизнь короткая». - Так с горьким юмором говорили солдаты-артиллеристы. Потери в сражениях с врагом были большие, и многие мои однополчане только и успели поучаствовать в одном или двух боях. Мне посчастливилось стать исключением из такого печального правила. Пока эти события живы в памяти, я расскажу свою биографию бойца из орудийного расчета, благо периодические дневниковые записи веду давно…

Началась война. Теперь на гармони я играл на проводах односельчан в армию. Было мне в ту пору 17 лет. Отца вместе с другими трактористами призвали в сентябре 1941 года, когда был убран урожай и посеяны озимые. Я провожал его до самой Йошкар-Олы, где успел еще на рынке купить бутылку вина и украдкой отдать ее отцу. Позже в письме он благодарил меня за эту услугу. Из писем мы поняли, что отец служит водителем броневика. С уходом из деревни мужчин тяжелая работа легла на нас, подростков. За пару лет кем только я не был - и бригадиром на поле, и молотобойцем в кузнице, и просто колхозником. Зимой 1942/1943-го вместе со всеми моими сверстниками отправили на лесозаготовки в поселок Тюмша. В рабочие дни мы пилили лес, а по выходным нам преподавали военное дело - учили на снайперов. Но к середине апреля отпустили по домам.

Всех ребят постарше меня (1922–1925 годов рождения) в период до весны 1943-го призвали в армию, а к осени на многих уже пришли похоронки. Беда не обошла и наш дом: получили извещение, что отец пропал без вести 12 марта 1943 года.

Дав поработать лето в колхозе, меня призвали в армию осенью - 10 ноября 1943 года. Привезли в Костромскую область, в 27-й учебный полк. Я оказался в артиллерийской батарее под командованием гвардии лейтенанта Андреева.

Личный состав батареи, 108 человек, размещался в одной большой землянке. По утрам на физзарядку выводили в любой мороз - в рубашках, брюках и ботинках с обмотками. А сразу же после физзарядки - умывание в проруби.

Всю зиму 1943/1944 года нас учили военному делу. Было известно, что после окончания курса мы должны стать младшими командирами. Однако жизнь внесла свои коррективы. В мае 1944-го нам всем досрочно присвоили звание ефрейторов и отправили на фронт. Мне было в ту пору лишь 17 с половиной лет.

Военная судьба определила мне служить в расчете 76-мм полковой пушки, приписанной к 426-му стрелковому полку 88-й стрелковой дивизии, которая входила в состав 31-й армии Третьего Белорусского фронта. Артиллерийским взводом командовал лейтенант Ярилин, а вторым командиром был гвардии младший лейтенант Пирожков (между прочим, цыган по национальности). Задача подразделения состояла в том, чтобы оперативно подавлять огневые точки противника. Пехота ласково величала наши орудия «полковушками».

Мы стояли в обороне на восточной окраине Белоруссии, километрах в 20 от Орши. Первая заповедь бойца на передовой: «Чем глубже окопаешься, тем дольше проживешь». Однако линия обороны 426-го полка проходила по болотистой местности, закапываться было некуда, вместо траншей защитой служили стены, выложенные бойцами из дерна. Огневая позиция нашего орудия находилась сразу же за траншеей, где укрывались пехотинцы. В первые же дни один из моих товарищей-артиллеристов, Юра Чулков, погиб - едва успел выглянуть из траншеи, как немецкий снайпер сразил его наповал.

Это было первое фронтовое горе, постигшее нас на передовой и оставшееся в памяти навсегда. Однако боевая жизнь шла своим чередом. Очень скоро мы привыкли и к смерти, и к крови. Особенно врезались в память первые дни наступления. Переломный час настал утром 23 июня 1944 года. В тот момент мы, простые солдаты, не могли, конечно, знать, что начинается грандиозная наступательная операция по освобождению Белоруссии, вошедшая в историю войны под своим кодовым названием «Багратион». Первыми по вражеским позициям ударили реактивные минометы катюши, чей звук всегда порождал у гитлеровцев страх. Следом подключилась остальная артиллерия - в том числе и наш расчет.

Я исполнял обязанности замкового. В мои обязанности входило: во-первых, закрыть орудийный замок после того, как заряжающий загонит снаряд в ствол, и, во-вторых, после выстрела тут же открыть замок, чтобы пустая гильза выпала наружу. 23 июня наша артподготовка была такой мощной и долгой, что к началу атаки пехоты я уже сбил об орудийное железо руку до крови, пришлось ее перебинтовывать. Как только волна красноармейцев пошла на прорыв вражеской обороны, прозвучал приказ: «Орудия - вслед за пехотой». Одни из нас взялись за специальные лямки с крючьями, другие стали толкать сзади - и так перетащили 900-килограммовую «полковушку» через траншею передней линии. Но не успели прокатить и несколько метров по бывшей нейтральной полосе, как орудие колесом наскочило на мину. Взрывом ранило несколько человек, однако после перевязки легко раненные продолжили движение. А вот мой однополчанин и земляк Зайчиков выбыл из строя. Потом я узнал, что он совсем ослеп.

В этот первый день наступления, 23 июня 1944 года, наша «76-миллиметровка» отличилась: разбили 2 немецких дзота, подожгли машину с боеприпасами и уничтожили до 30 гитлеровцев (точное число убитых немцев всегда подсчитывалось в штабе). За эти боевые успехи в прорыве обороны немцев приказом по 88-й стрелковой дивизии от 23 июля 1944 года троих из нашего орудийного расчета - Бориса Тореева, Ефима Пугачевского и меня - наградили орденами Славы третьей степени. Эти «солдатские звездочки» вручил нам в сентябре 1944-го командир полка подполковник Юзвак.

Наступление продолжалось. Вслед за пехотой мы форсировали реки Березину и Неман, прошли с боями по Беловежской Пуще… Идти приходилось днями и ночами не по одному десятку километров за переход. Все понимали смысл круглосуточного изматывающего движения: нельзя было позволить немцу перевести дух и закрепиться в обороне. Никто из нас не роптал. Ведь стоит только врагу получить лишних несколько часов, как он окопается, закрепится в обороне по всем правилам военной науки - и попробуй выкури его оттуда!

Скоро Белоруссия осталась позади, а перед нами открылись литовские земли. Простые литовцы смотрели на нас без большого энтузиазма, даже не радуясь своему освобождению. Они привыкли жить хуторами, где каждый себе хозяин, и перспектива жить в колхозе на советский лад была им не по нутру. 19 ноября 1944 года приказом командира 426-го стрелкового полка я был награжден медалью «За отвагу» - за то, что при отражении одной из немецких контратак в районе высоты 170,4 подбил самоходную пушку противника, которая мешала продвижению нашей пехоты вперед. Но об этой награде мне стало известно уже много лет спустя.

После Литвы вступили в Польшу. Освободив город Сувалки, пошли через сельскохозяйственные районы. Местные жители встречали нас хорошо. Помню, командование нам несколько раз выдавало польские деньги - злотые. А куда бойцу девать их среди полей? Самое разумное было отдавать встречным полякам. Что мы и делали.

Уже глубокой осенью 1944 года вошли в Восточную Пруссию. Богатой и благоустроенной предстала перед нами прусская земля. Даже между хуторами дороги были асфальтированы. Однако части Красной Армии встретили здесь яростное, удвоенное сопротивление врага. Думаю, сказался тот факт, что на этой территории находились частные владения высокопоставленного немецкого офицерства. Пропаганду гитлеровцы вели такую: мол, русские по приходе все уничтожают, не оставляя камня на камне. Поэтому даже гражданское население, кто только мог двигаться, бросали нажитое и уходили с войсками вермахта.

Я в то время уже был орудийным наводчиком, а в отсутствие командира заменял его. В боях за город Лансберг наш расчет вновь отличился: 6 февраля 1945 года, отражая контратаку противника, мы разбили его наблюдательный пункт и уничтожили до 25 гитлеровцев. За это приказом по 31-й армии от 14 февраля 1945 года я был награжден орденом Славы второй степени. Правда, вручение этой награды (как и медали «За отвагу») произошло уже после войны, в 1954-м, в райвоенкомате родного Пигильмаша.

Ближе к концу войны я сделал для себя вывод: какая-то высшая сила, как ее ни называй, хранит меня. Был, например, такой эпизод: осколком насквозь мне пробило сапог, однако ногу при этом лишь слегка царапнуло.

Второй случай: осколок пробил фуфайку, брючный ремень, брюки и остановился у самого тела, но не поранил его, а только обжег кожу. Или такая удивительная история. Однажды мы с ездовым повезли пушку в артиллерийскую мастерскую, чтобы заменить масло в гидрооткате. В дороге как ни осторожничали, но все же наехали колесом на противотанковую мину. «Полковушку» изуродовало взрывом так сильно, что она уже не подлежала восстановлению, а нас с ездовым почти не задело. Только один шальной осколок, пройдя по касательной, оцарапал мне голову и сорвал шапку, отбросив ее так далеко, что я не смог найти…

Спросите кого угодно из фронтовиков, они вам подтвердят: последние минуты перед тяжелым ранением всегда запоминаются очень остро. Через годы так и висят они в памяти, будто картина на стене. Вот и я, стоит закрыть глаза, вижу этот день, 2 марта 1945 года. Немецкий хутор и каменный сарай, в трех метрах от которого стоит на позиции наша «76-миллиметровка». Командир орудия незадолго до того угодил в медсанбат, поэтому я его замещал. Только что доставили новую партию снарядов, и все занялись переноской их к пушке. И тут вражеский снаряд попадает прямиком в стену сарая. Убило наводчика (осколок угодил ему прямо в голову), всех остальных ранило. Нас перевязали и доставили в медсанбат на тех же повозках, что привезли снаряды. Врачи обнаружили, что я «поймал» несколько осколков в бедро и поясницу. На этом военная служба моя на передовой закончилась.

Лишь через 25 лет после Победы я узнал, что приказом по 31-й армии от 2 апреля 1945 года был награжден орденом Славы второй степени за бои 28 февраля и 2 марта при наступлении на деревню Шенвальде, где меня ранило. В этих сражениях наш расчет подавил огонь станкового пулемета, отразил три яростные атаки фашистов, уничтожил еще огневую точку противника и 17 гитлеровцев.

Я благодарен своему земляку из Йошкар-Олы (фамилию не помню, да я его и не знал лично), который нашел мой наградной лист и организовал ходатайство по перенаграждению. К этому вопросу позже подключился майор запаса Сизов. Их общими усилиями моя награда меня нашла. Большое им человеческое спасибо за проделанную работу.

31 декабря 1987 года Указом Президиума Верховного Совета СССР вместо ордена Славы второй степени, к которому я был представлен в апреле 1945-го, меня перенаградили орденом Славы первой степени. Его мне вручили 17 марта 1988 года. А до 1987-го я, оказывается, все же числился по архивным документам «трехславным» кавалером, но только об этом не знал.

И еще несколько слов, завершающих мою военную биографию. После медсанбата был полевой госпиталь, а на долечивание меня отправили в литовский город Каунас. Из тамошнего госпиталя выписался 15 июня 1945-го. Затем служил еще полтора года в Западной Белоруссии в городе Новогрудок - в 6-й гвардейской инженерной бригаде. Демобилизовался в январе 1947 года в звании гвардии младшего сержанта и сразу же вернулся в свой родной Пигильмаш.

…Сюда, в город Слободской, я переехал на пороге своего 80-летия. Здесь живут два моих внука, Олег и Дмитрий, а сейчас есть и правнук. В Слободском мой портрет помещен на аллее Славы возле Вечного огня, о чем я и не помышлял. Я благодарен власти города и слобожанам за внимание ко мне. Сегодня нас, ветеранов-фронтовиков, в Слободском осталось несколько десятков, и каждое печатное слово о нас долговечнее человека. Строки наших воспоминаний переживут нас. В годы войны, идя к великой общей цели, мы не задавались вопросом: сможем или нет? Наш ответ - надо! Миллионы бойцов сложили головы за Победу, и они не спрашивали друг друга, правильно ли мы делаем?.. Сегодня уже другая жизнь, когда каждый может остановиться, подумать: куда и зачем я иду? Если вы тоже об этом задумались, пусть наш опыт фронтовиков вам будет полезен».

9 декабря в России отметили День Героев Отечества. В этот день в стране чествовали Героев Советского Союза, Российской Федерации, кавалеров ордена Святого Георгия Победоносца и обладателей трех степеней ордена Славы. Этот праздник появился только в 2007 году, когда были внесены поправки в статью 1-1 Федерального закона «О днях воинской славы и памятных датах России». В Российской империи, до Октябрьской революции 1917 года, 9 декабря отмечали как День георгиевских кавалеров, именно в этот день в 1769 году российская императрица Екатерина II Великая учредила Императорский Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия - высшую воинскую награду империи. Большевики отменили этот праздник и упразднили орден как государственную награду. Статус ордена был восстановлен лишь в 2000 году. В связи с этим накануне праздника мэр города Е.А. Рычков встретился в своем кабинете с ветеранами Великой Отечественной войны Л.Д. Лупповым и Е.В. Смышляевым. Вместе с Советом ветеранов Е.А. Рычков вручил им подарки.
«Дорогие ветераны, я вас от души поздравляю с большим общегосударственным праздником! С Днем Героев Отечества! — обратился к присутствующим Евгений Анатольевич. — Хочется еще раз поблагодарить вас за Победу в Великой Отечественной. Наверное, без вас, героев, не было бы ни нашей страны, ни нас. Вашему поколению досталось много испытаний, мало было разбить врага, нужно было еще восстановить страну, что вами и было сделано. Вы в любом деле для нас пример. Спасибо, здоровья вам и долгих лет жизни».
Леонид Дмитриевич Луппов в армию был призван в ноябре 1944 года. Закончил ижевскую авиашколу по подготовке младших авиаспециалистов, после на 8 лет был направлен в войска Советской Армии на службу в Австрию. Демобилизовавшись, приехал в Слободской, где и прожил всю свою жизнь. Работал на базе Белохолуницкого машиностроительного завода в нашем городе. Вместе с женой Антониной Дмитриевной воспитали двух сыновей и дочь.
Евгений Васильевич Смышляев служил наводчиком орудий в полковой батарее 3-го Белорусского фронта, был участником наступательной операции «Багратион». Война для Евгения Васильевича началась, когда ему едва исполнилось 17 лет, в конце 1943 года. После подготовки на ускоренных курсах в Костромской области Е.В. Смышляев стал артиллеристом. Сразу попал на Белорусский фронт. В ходе боев по освобождению Белоруссии его расчету удалось уничтожить немецкую машину с боеприпасами, два дзота с пулеметчиками, много живой силы противника, разорвать проволочное заграждение перед траншеями фашистов. За эти бои в июле 1944 г. Е.В. Смышляев был представлен к награждению орденом Славы III степени. В дальнейшем Евгений Васильевич участвовал в освобождении Литвы, Польши, Восточной Пруссии. Помимо орденов Славы всех степеней Е.В. Смышляев был награжден медалью «За отвагу». В марте 1945 года был тяжело ранен и направлен в госпиталь г. Каунаса, после демобилизован. Много лет отработал на Каринском торфопредприятии в Кирово-Чепецком районе, за трудовые заслуги награжден орденом Трудового Красного Знамени. В 2006 году вместе с женой переехали в наш город, здесь у них живет дочь. Евгений Васильевич до сих пор в строю общественной жизни города, постоянно посещает городские памятные мероприятия, посвященные ВОВ, активный участник Слободского совета ветеранов, помимо этого материально помогает поисковому отряду «Возрождение».

Татьяна ПРИМАКОВА.

СССР → Россия Россия

Евге́ний Васильевич Смышля́ев (20 декабря , деревня Пигельмаш, ныне Параньгинского района Республика Марий Эл - полный кавалер ордена Славы , младший сержант , замковый, позже наводчик и командир орудия батареи 76-мм пушек 426-го стрелкового полка (88-я стрелковая дивизия , 31-я армия , 3-й Белорусский фронт).

Биография

Е. В. Смышляев родился в 1926 году в деревне Пигельмаш Мари-Турекского кантона Марийской автономной области , в семье крестьянина. По национальности русский. Окончил среднюю школу. Работал в колхозе. В Красной Армии с ноября 1943 года .

Награждён орденами Красного Знамени , Трудового Красного Знамени , Отечественной войны 1 степени , медалью «За отвагу », другими медалями.

Напишите отзыв о статье "Смышляев, Евгений Васильевич"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Смышляев, Евгений Васильевич

– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»

Свою биографию рассказывает Евгений Васильевич Смышляев, единственный ныне здравствующий полный кавалер ордена Славы на Слободской земле

«Ствол длинный, жизнь короткая», - так с горьким юмором говорили про нас фронтовые товарищи. Служа в расчёте 76-миллиметровой полковой пушки, мы шли в атаку плечом к плечу с пехотой. Вот почему многие мои товарищи только и успели поучаствовать, что в одном-двух боях.

Мне посчастливилось стать исключением из этого правила.

Пока эти события живы у меня в памяти, я хочу рассказать свою биографию бойца из орудийного расчёта. Рассказать не только за себя, но и за всех сверстников, которые не успели этого сделать.

Гармонист на «провожанках»

Моё детство и ранняя юность прошли в деревне Пигильмаш (Марийская АССР), где я родился 20 декабря 1926 года. Кроме меня, в семье рос брат Виталий, 1931 года рождения, и три сестры - Лида, Фаина и Тамара.

В жизни довоенной деревни хватало и светлых, и тёмных страниц. Вспоминается, как в 1932-м плакала мать, когда пришлось отдавать в колхоз лошадь Машку.

С 1933 года папа стал брать меня в поле и приучать к крестьянскому труду. Посадит верхом на лошадь, даст повод в руки: «Борони полосу, малец».

До войны на деревне широко праздновали Масленицу, Пасху и Троицу - с народными гуляниями и церковной службой. Особым праздником в Пигильмаше было 21 сентября?- рождество Пресвятой Богородицы. (Его отмечали даже в первые послевоенные годы).

После коллективизации в колхозе работали за трудодни. На эти трудодни потом начислялась натуральная оплата - зерном, кормами. Самая высокая оплата была в 1937-м: за каждый трудодень по 8 килограммов зерна.

Наш отец работал трактористом, да ещё на личном подворье мы держали корову, овец, поросят и кур, разводили также пчёл и возделывали сад. Так что в материальном плане жили неплохо - грех жаловаться.

За год до войны отец купил мне гармонь-хромку. Вот было радости! Постепенно я выучился играть и стал завсегдатаем вечёрок и деревенских гуляний.

Но тут началась война, и теперь на гармони я играл, когда односельчан провожали в армию. Было мне в ту пору 14 с половиной лет.

Досрочно - ефрейтор

Отца вместе с другими трактористами призвали в сентябре 1941-го, когда был убран урожай и посеяны озимые. Я сопровождал его до самой Йошкар-Олы, где успел ещё купить на рынке бутылку вина. Когда их колонну вели на вокзал, я забежал в неё и украдкой передал бутылку отцу. Позже он в письме благодарил меня за эту услугу. Из последующих писем мы поняли, что на фронте отец служит водителем броневика.

С уходом мужчин тяжёлая работа легла на нас - подростков. До 1943 года кем только я не побыл - и бригадиром на поле, и молотобойцем в кузнице.

Всех ребят постарше меня (с 1922 по 1925 годы рождения) до весны 1943-го призвали на фронт, а к осени на многих уже пришли похоронки. Вдвойне горько было их читать, как вспомнишь, что у этого человека на проводах я был гармонистом. Беда не обошла и наш дом: получили извещение, что наш отец пропал без вести 12 марта 1943 года. Мама в свои 35 лет осталась одна с пятью детьми.

Наступила зима с 1942 года на 1943. Меня со всеми сверстниками отправили на лесозаготовки в посёлок Тюмша, недалеко от станции Шелангер. В рабочие дни мы пилили лес, а в выходные нам преподавали военное дело - учили на снайперов. Но в середине апреля, к весенней посевной, отпустили по домам.

Дав проработать лето в колхозе, нас призвали в армию осенью 1943-го. Я оказался в Костромской области - в учебном артиллерийском дивизионе, в батарее под командованием гвардии лейтенанта Андреева.

Вся батарея - 108 человек - помещалась в одной большой землянке. На физзарядку в любой мороз мы ходили в одних рубашках, брюках и ботинках с обмотками. Сразу после физзарядки - умывание на реке в проруби.

Всю зиму 1943-1944 года нас учили военному делу, дав установку, что по окончании курса мы должны стать младшими командирами. Но, как говорится, «жизнь внесла коррективы»: не дожидаясь окончания курса, в мае 1944-го нам досрочно присвоили звание ефрейтора и отправили на фронт. Оказалось, что за последние месяцы армия понесла большие потери и нуждается в скорейшем пополнении.

«Полковушка» и пехота

Судьба в лице комбата определила меня служить в расчёт 76-миллиметровой полковой пушки, принадлежащей 426 стрелковому полку, 88 стрелковой дивизии 31 армии 3 Белорусского фронта.

Задача наших расчётов была - оперативно подавлять огневые точки противника. Каждая уничтоженная точка означала спасённые жизни советских пехотинцев. Прекрасно понимая это, пехота ласково величала наши 76-миллиметровые орудия «полковушками».

Взводом, в который входил наш расчёт, командовал лейтенант Ярилин, а вторым командиром был гвардии младший лейтенант Пирожков (между прочим, цыган по национальности).

В обороне мы стояли на восточной окраине Белоруссии, не доходя 20-и километров до Орши.

Первая заповедь бойца на передовой: «Чем глубже окопаешься - тем дольше проживёшь». Однако оборона нашего полка проходила по болотистой местности, и зарываться вглубь было некуда. Вместо траншей защитой служили стены, выложенные из дёрна.

Огневая позиция нашей пушки находилась сразу за траншеей, где укрывались пехотинцы. Укрытием нашего орудийного расчёта служил блиндаж с бревенчатым накатом.

В первые же дни из моих коллег-артиллеристов погиб Юра Чулков - не успел выглянуть из траншеи, как немецкий снайпер сразил его наповал. Это было первое горе, постигшее нас на передовой…

Но жизнь в обороне шла своим чередом: очень скоро привыкли мы и к смерти, и к крови. Пользуясь временным затишьем, доучивали матчасть: тренировали-то нас на 45-миллиметровых пушках, а здесь приставили к 76-миллиметровым - разница немалая!

Мина на нейтральной полосе

Переломный час настал утром 23 июня 1944 года. Мы, обычные бойцы, в тот момент не могли знать, что начинается масштабная операция «Багратион» (по освобождению Белоруссии).

Первыми по вражеским позициям ударили реактивные миномёты «Катюша», чей звук наполнял душу гитлеровцев суеверным страхом. Следом подключилась остальная артиллерия - в том числе и наш расчёт.

В тот период я исполнял в расчёте обязанности замкового. В мои задачи входило:

а) Закрыть орудийный замок, когда заряжающий загонит снаряд в ствол.

б) После выстрела тут же открыть замок, чтобы выпала опустевшая гильза.

23 июня артподготовка была такой напряжённой и долгой, что к началу пешей атаки я уже сбил правую руку до крови - пришлось её бинтовать.

Как только волна нашей пехоты пошла на прорыв вражеской обороны, прозвучал приказ: «Орудия - вслед за пехотой!» Тут одни из нас взяли лямки с крючьями, другие стали толкать сзади - и так перетащили нашу 900-килограммовую «полковушку» через траншею. Но не успели мы прокатить её несколько метров по бывшей нейтральной полосе, как орудие наскочило колесом на мину.

Сразу ранило нескольких человек, однако легкораненые после перевязки продолжили движение. А вот мой однополчанин и земляк Зайчиков (родом из д. Юшково, в 15-и километрах от Йошкар-Олы) выбил из строя совсем - впоследствии я с сожалением узнал, что он ослеп.

Наступать, пока есть силы

В первый же день наступления на прямой наводке наше орудие разбило 2 дзота, подожгло машину с боеприпасами и уничтожило до 30 гитлеровцев.

Вслед за пехотой мы форсировали на плотах реки Березину и Неман, прошли по Беловежской пуще. Там, где была возможность, пушку катили на конной тяге.

За активное участие в прорыве меня, Бориса Тореева и Ефима Пугачевского наградили орденами Славы III степени, - их вручил нам осенью 1944-го командир полка подполковник Юзвак.

…Наступление, между тем, продолжалось. Идти приходилось днями и ночами, не по одному десятку километров за переход. Однако никто из нас не роптал. Все понимали смысл круглосуточного изматывающего движения: нельзя позволить немцу перевести дух и закрепиться в обороне. Стоит врагу получить лишних несколько часов - тут же закопается в землю по всем правилам военной науки, и попробуй-ка потом выкури его оттуда!

Освободив город Оршу, мы продвигались на запад Белоруссии. С этой поры орудия всегда ставили вместе с пехотой на прямую наводку, лицом к лицу с врагом. Стрелять с закрытых позиций, выражаясь современным языком, стало «немодно».

Всё дальше на Запад

Скоро Белоруссия осталась позади, а перед нами открылись литовские земли. Простые литовцы смотрели на наше продвижение без большого энтузиазма. Они привыкли жить хуторами, где каждый сам себе хозяин. Ясное дело, что перспектива жить в колхозе, на советский лад, была им не по нутру.

После Литвы вступили в Польшу. Освободив город Сувалки, мы шли через сельскохозяйственные районы, встречая хорошее отношение местных жителей. Командование несколько раз выдавало нам польские деньги?- «злотые». А куда бойцу их девать посреди полей? Самое разумное было - отдавать их встречным полякам. Что мы и делали.

Наступила осень 1944-го. Войдя в Восточную Пруссию (ныне Калининградская область), мы встретили яростное, удвоенное сопротивление врага. Думаю, сказался среди прочего и тот факт, что в Пруссии находились частные владения у высокопоставленного немецкого офицерства.

Пропаганду гитлеровцы вели такую, что якобы русские по приходе всё уничтожают, не оставляя камня на камне. Оттого и гражданское население, кто только мог двигаться, бросали нажитое и уходили вглубь страны вместе с войсками вермахта.

Шапка улетела… голова цела!

Богатой и благоустроенной предстала нашим глазам Прусская земля - даже между хуторами дороги здесь были заасфальтированы.

Я в то время был орудийным наводчиком, а в отсутствие командира орудия заменял его. В боях за город Лансберг наш расчёт вновь отличился: отражая вражескую контратаку, мы разбили наблюдательный пункт противника и уничтожили до 25 солдат и офицеров. За это я был награждён орденом Славы II степени.

Ближе к концу войны я сделал для себя вывод: какая-то высшая сила, как её ни называй, хранит меня. Был, например, такой эпизод: осколком мне пробило насквозь сапог и даже порвало завязку у кальсон, а ногу только чуть царапнуло. Второй случай: осколок пробил фуфайку, брючный ремень и опушку у брюк - остановился уже у самого тела, но не поранил его, а только немного обжёг кожу.

Или эта удивительная история: однажды мы с ездовым повезли пушку в артиллерийскую мастерскую - требовалось заменить масло в гидрооткате. Как ни осторожничали в дороге, но наехали колесом орудия на противотанковую мину. Пушку разбило взрывом так сильно, что она уже не подлежала восстановлению (вместо неё нам выдали новую). А нас с ездовым почти не задело: один только шальной осколок, пройдя по касательной, оцарапал мне голову… и сорвал с головы шапку, откинув её так далеко, что я искал-искал - и не смог её найти.

Последний бой перед глазами

Спросите кого угодно из фронтовиков, они подтвердят: последние минуты перед тяжёлым ранением всегда запоминаются очень остро. Через годы так и висят они в памяти, будто картина на стене. Вот и я, стоит закрыть глаза, вижу этот день 2 марта 1945 года, немецкий хутор и каменный сарай, в 3-х метрах от которого стоит наша пушка. Командир орудия угодил в медсанбат, поэтому я за командира.

Только что доставили на повозках новую партию снарядов, и все занялись их переноской к орудию. И тут вражеский снаряд попадает прямиком в стену сарая. Сразу убило наводчика (осколок угодил ему в голову), всех остальных ранило.
На этом служба на передовой для меня закончилась.

Нас перевязали и доставили в медсанбат на тех же повозках, на которых только что привезли снаряды. Оказалось, что я «поймал» несколько осколков в бедро и поясницу.

После медсанбата был полевой госпиталь, а на долечивание меня отправили в Каунас (Литва). Из госпиталя я выписался 15 июня 1945-го - и ещё год служил в 6-й Гвардейской Инженерной бригаде в западной Белоруссии. Демобилизовался в январе 1947 года в звании гвардии младшего сержанта (по состоянию здоровья) - и сразу вернулся в родной Пигильмаш.

Без сил во ржи

Дома на общем собрании колхоза меня избрали бригадиром, а весной 1947-го я познакомился с будущей своей супругой?- Агнией Сергеевной, которая работала учительницей в соседней деревне Чебер-Юла.

Всю весну и лето 1947-го, вплоть до нового урожая, жилось на селе очень трудно и голодно. Помню, как однажды я возвращался с лугов через ржаное поле и вдруг понял, что не могу идти дальше - силы совсем меня покинули.

Но после военных лишений чем можно было меня испугать? Упав в рожь, я полежал в ней некоторое время, успокоился и пожевал недозревших зёрен, сколько смог захватить в горсть. Немного пришёл в себя, поднялся и кое-как всё же добрёл до дома…

Чего только мы не поели в тот год, только бы выжить! Даже липовые ветки мелко рубили, сушили, потом мололи и ели, с чем-нибудь смешав. Но поспел новый урожай - и народ ожил. С первой же молотьбы высушили ржи, смололи муки и выдали авансом по 8 килограммов на каждого едока.

Годы в Каринторфе

9 января 1948 года, когда жизнь наладилась, мы с Агнией поженились. Весной 1952-го я, по отцовскому примеру, окончил курсы трактористов. Начал работать на гусеничном ДТ-54 - «рабочей лошадке» послевоенного села, всем знакомой по фильму «Дело было в Пенькове».

Весной 1961 года мы приехали в гости к шурину (брату жены), который жил в посёлке Каринторф. Осмотревшись, я понял, что и сам не против перебраться сюда на жительство. Так мы и поступили в июне 1961-го.

Здесь я отучился на машиниста торфоуборочного комбайна, а моя супруга стала работать продавцом в хлебном магазине.

Четверть века (с 1961 по 1986 гг.) отработал я на Каринском торфопредприятии. Кроме пенсии, заслужил немало поощрений, включая Почётный диплом Министерства топливной промышленности. Награждён также орденом Трудового Красного Знамени.

На пороге своего 80-летия, в 2006 году, я переехал в город Слободской, где живут два моих внука, Олег и Дмитрий, - а сейчас есть уже и правнук. И здесь же, в Слободском, мой портрет поместили в Аллею Славы возле Вечного огня, о чём я и не помышлял. За что я удостоился такой чести, будет понятно из заключительной главы.

Один из 2,5 тысяч

Боевым орденом Славы I степени меня наградили 31 декабря 1987 года, а вручили орден 17 марта 1988 года. Так спустя 42 года после Победы я стал полным кавалером ордена.

Гражданские лица этой системы могут не знать, поэтому остановлюсь на ней подробней. За свой последний бой, в котором меня тяжело ранило (2 марта 1945 года), я был представлен снова к ордену Славы II степени - о чём долгое время и знать не знал. Но поскольку к той поре я уже был награждён орденом Славы II степени, то произошло перенаграждение - на следующую по высоте степень, в моём случае на орден I степени.

Много ли нас, бойцов, прошли все эти ступени - покажет следующая статистика: к 1978 году орденов Славы III степени было вручено около миллиона, II степени - более 46 тысяч, а I степени - только 2674.

Привожу эти цифры не для того, чтобы подчеркнуть свой особый статус. Каждый из тех, с кем мне довелось воевать, приближал Победу как мог. И если кто-то погиб в первой же атаке - разве это его вина?

Сегодня нас, ветеранов-фронтовиков, осталось в Слободском всего несколько десятков. Печатное слово долговечнее человека, и строки наших воспоминаний переживут нас. Хочется верить, что мы писали их не напрасно, что кого-то и мой рассказ в трудную минуту подбодрит, заставит поверить в свои силы.

Идя к великой общей цели, мы не задавались вопросом: сможем или нет?

Миллионы бойцов положили жизнь за Победу, и они не спрашивали друг друга: правильно мы делаем или нет?

Сегодня другая жизнь, когда каждый может остановиться и порассуждать: куда и зачем я иду? Если вы тоже об этом задумались, пусть наш опыт будет вам в помощь.

Текст - Е. Смышляев
Подготовка публикации - Н. Лихачёва,
Центр патриотического воспитания им. Булатова
Фотографии - из архива Е. Смышляева

В 1945 году, когда закончилась Великая Отечественная война, Евгению Смышляеву было лишь 18 с половиной лет. Однако в этом еще совсем юном возрасте он сумел проявить себя как настоящий герой и борец за Родину, став полным кавалером ордена Славы.
Весть о начале войны Евгений Васильевич помнит отлично. Было воскресенье, молодежь их деревни Пигильмаш Марийской республики всю ночь танцевала. А рано утром 23 июня верхом на лошади (в деревне не было ни радио, ни телефона) прискакал посыльный из сельсовета. Он сообщил страшную весть о войне и сразу раздал молодым мужчинам повестки об их мобилизации в армию. Самому Жене было тогда лишь 14 лет. Учиться больше не пришлось — надо было работать. В колхозе смышленого парнишку сразу поставили руководить бригадой, в которой были лишь женщины да подростки.
В марте 1943 г. пришла похоронка на отца Евгения. Его мать в 35 лет овдовела, на руках остались пятеро детей. Женя был самым старшим из них, и в 16 лет ему пришлось стать главой семьи. В ноябре того же года в армию начали забирать юношей 1926 года рождения. Попал в их число и Евгений Смышляев, хотя парню не исполнилось еще и семнадцати. Мать провожала сына на фронт со слезами на глазах.
После полугодовой подготовки на ускоренных курсах в Костромской области Е.В. Смышляев стал артиллеристом. Начиналась операция «Багратион», поэтому всю их учебную батарею выпустили досрочно. И в конце мая 1944 года молодое пополнение было направлено на 3-й Белорусский фронт. Буквально в первые дни своего боевого крещения Евгений Васильевич как наводчик орудия показал себя смелым солдатом и отличным снайпером. В ходе боев по освобождению Белоруссии его расчету удалось уничтожить немецкую машину с боеприпасами, два дзота с пулеметчиками, много живой силы противника, разорвать проволочное заграждение перед траншеями фашистов. За эти бои в июле 1944 г. Е.В. Смышляев был представлен к награждению орденом Славы III степени. И уже в сентябре того же года эта награда была ему вручена.
В дальнейшем Евгению Васильевичу довелось участвовать в освобождении Литвы, Польши, Восточной Пруссии, на плотах форсировать реки Березину и Неман, пройти по Беловежской пуще. Не думая о наградах, они со своими боевыми товарищами из 426-го полка храбро воевали, терпели голод и лишения, били фашистов и мечтали о победе. Из 15-ти молодых солдат, с которыми Смышляев попал в свою батарею в июне 1944 года, к марту 1945-го осталось в строю лишь трое. Остальные погибли либо выбыли по ранению. А вот Евгения судьба до поры до времени хранила. Однажды осколок разорвавшейся рядом мины пробил его кирзовый сапог. Удар был такой силы, что парня аж развернуло. А на ноге — ни царапины. В другой раз осколок пробил фуфайку, брючный ремень и даже кальсоны юного солдата, а у самого тела остановился — только кожу обжег.
«Но о смерти тогда не думалось, — вспоминает мой собеседник. — Молодые слишком были, страха за свою жизнь не испытывали. Многих, кто воевал со мной рядом, можно назвать настоящими героями. К сожалению, встречались и трусы. Помню, одного такого публично расстреляли перед всем полком. Он сам ранил себя в руку, чтобы отлежаться в госпитале и уцелеть. Но таких были единицы».
Самого же Е.В. Смышляева, несмотря на его 17-летний возраст, назвать трусом было никак нельзя. Однажды, в ноябре 1944 г., на подступах к городу Ландсбергу в Восточной Пруссии расчету орудия Евгения Васильевича удалось даже спасти командующего батареей. На высоту, где находился наблюдательный пункт командира, пошел немецкий танк с десантом противника. Артиллерист Смышляев прямой наводкой подбил технику и уничтожил фашистов. Именно за эти бои Евгений Васильевич был позже представлен к очередным наградам — ордену Славы II степени и медали «За отвагу». Вручили их герою уже в мирное время, в 1954 году.
Война для Евгения Смышляева закончилась 2 марта 1945 года, когда он был ранен осколком и направлен в госпиталь г.Каунаса. О том, что за свои последние военные подвиги храбрый солдат был представлен к ордену Славы I степени, стало известно много позже, лишь в 1987 году. Только тогда один краевед из Йошкар-Олы отыскал в архивах документ об этом награждении. И с 31 декабря 1987 года Е.В. Смышляев стал полным кавалером ордена Славы.
В мирное время Евгению Васильевичу довелось поработать в колхозе родной Марийской республики, на Каринском торфопредприятии в Кирово-Чепецком районе. За трудовые подвиги он тоже получил высокие награды — орден Трудового Красного Знамени, множество Почетных грамот Министерства топливной промышленности РСФСР. Со своей супругой вместе они живут 62-й год, имеют дочь, двух внуков и правнука.
В Слободской семья Смышляевых переехала четыре года назад. «Ваш город мне очень нравится, — признается наш герой. — Здесь прекрасная природа и добрый народ. Мечтаю сейчас лишь об одном — дожить до 70-летия Победы. А всем слобожанам желаю главного: чтобы была работа и не было войны».

Н. Вачевских.
«Слободские куранты»